Когда в моей жизни было совсем темно, в ней появилась группа милосердия «Преображение» при храме Преображение Господня в Тушино. Я не знала, как правильно называется организация, в которой я начала участвовать, ведь позвонившая мне приятельница сказала только, что нужны сестры милосердия в детскую больницу в Тушино.
Работа, разумеется, бесплатная, схожа с санитарской. Берут практически всех. И я поехала в эту больницу, в инфекционное отделение, где отведены боксы для детей, по какой-то причине оставшихся без родителей. Статус этих деток еще не был определен, они находились в больнице, как бы на передержке, пока не оформят документы в детский дом, или на усыновление или на возвращение родителям. Персонал больницы оказывал осиротевшим малышам профессиональную помощь, но приглядывать за всеми медсестры не успевали. Вот и понадобились сестры милосердия.
Впервые я приехала в больницу в пятницу, ведь моя смена начиналась в 15.00 по пятницам. Коллектив у нас был небольшой: старшая по смене Валя и еще несколько девочек, вернее, взрослых женщин: Лена, Ира, Маша, Аня и Наталья. Маша работала риэлтором, Аня в прошлом – айтишник, Лена – медсестра, Ира – домохозяйка, Наталья – главбух в какой-то московской фирме и я, журналист с потухшими глазами…
Наша задача состояла в том, чтобы переодеть детей, накормить их ужином, и поиграть с ними, если будет время. Но «поиграть» касалось только малышей первого этажа, потому что это были практически здоровые дети от 3 месяцев до 4-5 лет. Они периодически подхватывали простуду из-за того, что в боксы помещали новеньких, часто простуженных детей, вслед за которыми начинали чихать и кашлять остальные. Третий этаж тоже был малышовым, но только для детей с серьезными отклонениями: болезнь Дауна, ДЦП или ВИЧ. Почти все они были лежачими, едва ли не постоянно «привязанными» к капельницам.
На пятом, самом страшном для меня этаже, находились подростки-«органики», как их называли мои более опытные коллеги. Эти дети не говорили и не понимали, что говорят им. Они даже не ели самостоятельно, поэтому их кормили через зонд. Самые тяжелые просто лежали на кроватях, и любое движение доставляло им боль. А иногда судороги у ребят начинались без всякого движения, просто время для судорог приходило. На пятый этаж, кроме больничного персонала, допускали только очень умелых сестер милосердия. Тех, кто прошел обучение в сестринской школе, или давно нес служение в больнице, ведь женщины в косынках с красным крестом дежурили в инфекционке всю неделю, включая выходные дни.
Сначала я работала только на первом этаже, где быстро подружилась с постоянными «клиентами» — детьми, находившимися здесь по три-четыре месяца и дольше. Общим любимчиком был Тимур, чернявенький мальчишка приблизительно трех лет, пухленький, очень симпатичный и контактный. Их с братом по какой-то причине изъяли у матери-эмигрантки, и она, оставаясь в Москве, никак не могла оформить документы на детей. Так нам во всяком случае говорили. У братьев была старшая сестра, она тоже лежала в Тушинской больнице, но мать забрала ее самой первой. Затем пришел черед младшего брата, а Тимурка все сидел в своем боксе. Мы шутили, что он и в школу, наверное, из больницы пойдет, купим ему одежду и отправим. Но дело было совсем не в одежде, потому что Тимурка, проводивший большую часть времени в кроватке, не умел толком говорить. И это в три года! Но однажды кровать Тимура опустела. Родители наконец-то забрали его домой. Мы радовались за него и скучали одновременно.
Из 3-4 летних детей еще помню Улю, которая любила водить пальчиком по книжной странице и спрашивать: «А ето что?». Среди грудничков была очень красивая русская девочка, я забыла, как ее звали. Мама отказалась от нее прямо в роддоме, и девочка попала к нам в инфекционку. Через пару дней мама прибежала, ходила под окнами, умоляя показать ей дочку. Все переживали за них, и, каким-то чудом женщине удалось повернуть отказную процедуру вспять – она вернула свою девочку.
На пятом этаже, куда я скоро стала вхожа, тоже произошел памятный случай. Умирал подросток-мулат. Я не понимала этого по глупости и потому, что не видела смерти. Вдвоем с Машей мы пытались поменять ему одежду, которая все время становилась мокрой от выделений изо рта. Но у нас ничего не получалось, потому что мальчик слабел на глазах. И тогда Маша увела меня из этого бокса – «пойдем-пойдем, у нас еще дел полно!». Увела, чтобы я не видела, как мальчик умер.
Я проработала в больнице целый год, то есть, 52 пятницы или немногим меньше. И когда чуть окрепла духом, ушла оттуда. Не специально, просто так получилось. А группа «Милосердие» при храме Преображения Господне в Тушино осталась. «Милосердинцы» окормляют еще пансионат для пожилых людей и Психо-неврологический интернат в Звенигороде, где около 400 пациентов. Работы хватает.
Автор: Татьяна Рябченко
